- Почему плохое?
- Потому что потребительское, как будто здесь только уголь. А здесь не только он.
(Из разговора с жителями деревни Чувашка)
*Кузбасс - Кузнецкий угольный бассейн
Кузбасс — это не только уголь, это еще и люди, которые живут рядом с разрезами, в зонах, где людей быть не должно. Потому что человек мешает добыче, и в ответ добыча медленно убивает человека
В начале октября состоялся блог-тур в Кузбасс, организованный порталом 7х7 и экологической организацией "Экозащита!".
Блогеры посетили угольные разрезы юга Кузбасса и пообщались с жителями поселков, невольно оказавшихся на краю лунного пейзажа. Это рассказ про Шорскую деревню Чувашка и про поселок Рассвет под Новокузнецком
Чёрные люди
На огороде вдоль грядок стоят небольшие изгороди, увитые виноградом. Ягоды черные и мелкие, но сладкие. Трудно представить, что в октябре в Сибири будешь есть виноград, срывая прямо с лозы. Берешь рукой ягоду, другую, смотришь поверх изгороди на то, как там, за забором, дымятся отвалы с породой. Они близко. Поначалу задумываешься о ядовитой копоти, каждый день покрывающей заборы, крыши и стены домов, листья растений и саму землю, но рука уже тянется за новой ягодой — большой беды не будет, если съесть немного винограда. А потом ты уедешь, туда, где нет угольной пыли, грохота взрывов и гула БелАЗов. А они останутся здесь. Шорцы.
Чувашка — шорский поселок, со всех сторон окруженный угольными разрезами и отвалами породы. Блогеры приезжают сюда на второй день блог-тура, чтобы встретиться с Валентиной Борискиной, которая не первый год борется за права шорцев. Рядом с поселком — разрезы «УК Южная», Кийзасский и Сибиргинский (именно его лучше всего видно из поселка). Разрезы обступили поселок с трех сторон. Сейчас готовы начать работу еще четыре лицензионных участка. Если это случится, кольцо разрезов замкнется вокруг Чувашки.
Блогеры, уже осмотрели угольные разрезы, побывали в Старобачатах и Белово, где люди живут на самом краю огромных карьеров, и теперь должны узнать какие взаимоотношения складываются с угледобытчиками у малочисленного коренного народа. Микроавтобус останавливается возле одного из домов. По лужам вдоль заборов на велосипедах «рассекают» местные пацанята, дождь им нипочем. Нас уже ждет хозяйка, ее сын и племянница. Разговор предстоит долгий и обстоятельный — проблем у шорцев немало. По случаю приезда гостей в доме накрыт стол: борщ, плов, чай со сладостями. На десерт — местный виноград.
— Красиво у вас, — обращаются вежливые блогеры к хозяевам.
— Да, — соглашаются те, — только посрезали все.
После того, как все рассаживаются, Валентина Борискина начинает рассказ:
— Это наша родина, наши корни здесь. Но жизнь тут меня не устраивает. Наш поселок опоясали угольные предприятия, день и ночь взрывы, весь дом в трещинах, фундамент просел. Угольная пыль оседает на дом и огороды. Зимой снег черный, все грязное. Для человека самое ценное — земля и вода. Земля испоганенная, воды почти нет.
Местные стараются брать воду из родника в полутора километрах от поселка. В реке вода мутная, почти черная. Из колонки течет техническая, пить ее не рекомендуется. Раньше вода была лучше, но водопроводу уже двадцать лет, и на нем уже были прорывы.
Рассказ хозяйки временами начинает напоминать одно из страшных сказаний кайчи:
— Чувашка — последнее компактное шорское поселение. Есть у нас тут один Кара Юре, он работает в районной администрации в Мысках [председатель городского общественного движения «Шория»], так мы его по-шорски называем, «кара» значит «черный», тот, кто предал свой народ. Чтобы как-то защитить поселок, мы решили организовать ТОС (территориальное общественное самоуправление), так этот Кастараков Юра и те, кто с ним, дважды сорвали наши собрания. У нас тут многие живут на пенсии и на пособия, денег не всегда хватает. А у Кара Юры брат Сергей в магазине работает, дает в долг продукты, водочку. Так он всех обошел и предупредил: проголосуете за ТОС, в долг ничего не дам. Они и перед собранием заводили людей за магазин, наливали сто граммов. Сотрудница клуба, сестра хозяина магазина, стояла с бутылками — якобы дегустация. Потом эти пьяницы кричали, сорвали собрание, получилось, что голоса разделились. Но мы предупредили, что подадим в суд.
ТОС необходим для того, чтобы предприятия спрашивали разрешения у шорцев на свою будущую деятельность. Создав его, они хотят не только получать деньги за то, что на их земле находятся угольные разрезы, но и участвовать в процессе принятия решений. Это помогло бы спасти Чувашку, запретив продажи лицензионных участков и не позволив окружить ее разрезами полностью. Угольные компании можно было бы принудить проводить рекультивацию, которая обязательна по закону, и вообще вести себя более прилично. По словам Борискиной, большинство в поселке за такую самоорганизацию, но им постоянно мешают:
— Когда мы второй раз проводили собрание — даже повестку не выслушав, начали кричать. Особенно один орал белугой, у него пилорама, он черный лесоруб. Администрация подтянула казаков. Но люди понимают, что это наша земля — 158 371 гектар, мы могли бы найти гранты, спонсоров и решали бы, можно ли здесь добывать уголь.
Сейчас Кийзасский разрез стремится продемонстрировать, что идет навстречу жителям: выделил средства на ремонт Дома детского творчества, разбивает цветники и проводит праздники. Но это мало у кого вызывает доверие.
— Пиарятся, положили нам в клуб книгу жалоб, люди написали, что против открытия разреза, но с нами никто не посчитался.
Однако опасения шорцев связаны не только с подползающими к поселку разрезами и резко ухудшившейся экологией. Боятся, что будет как с Казасом.
Огонь
Зимой 2013–14 годов в деревне Казас полыхали дома. Поджигатели — а дома загорелись именно в результате умышленного поджога — так и не были найдены. Еще в 2011 году жители Казаса обратились к властям с жалобой на невыносимые условия проживания в Казасе: инфраструктура ликвидирована, тайга уничтожена, воздух и реки отравлены, взрывами разрушаются дома. А в 2012 году к местным жителям повадились представители угольной компании «Южная», они уговаривали казасцев продать дома и съехать из деревни. Выглядело это довольно странно, с учетом того, что раньше, если у угледобытчиков возникала необходимость о чем-то договориться с местными жителями, собирались общественные слушания. На этот раз представители компании старались обойтись без них. Точнее, собрание жителей, если его можно так назвать, состоялось в декабре 2012 года, но без оповещения в СМИ, втайне от многих жителей, в 15 километрах от Казаса — в Мысках. Протокол собрания секретарь так и не подписал, голоса подсчитывали представители УК «Южная», а работники администрации открыто лгали с целью придать легитимность последующему уничтожению деревни. Проблема была в том, что Казас оказался на лицензионном участке, где планировалась добыча угля.
Лицензии выдаются после того, как федеральная структура выставляет участок с недрами на конкурс. Победитель платит за лицензию и получает участок под разработку. Однако населенных пунктов на участке, выставляемом на торги, быть не должно. Условием лицензионного соглашения, выданного в 2005 году, было переселение 28 домов деревни Казас, вот только сами казасинцы об этом ничего не знали.
Поначалу людей просто «выдавливали» из Казаса: закрыли школу, медпункт, почту, оставили поселок без питьевой воды, поставили незаконные пропускные пункты на пути в поселок, ввели досмотр машин. Общественная организация «Экозащита» опубликовала доклад о последствиях угледобычи «Цена угля», в котором и сами казасинцы говорили о том, как все происходило. «И вот начинается: я еду к себе домой, собственник... Ладно они пришли посмотрели водительское удостоверение, в книгу записали — мы от этого не отказываемся. А почему я должен им багажник открывать? Почему они мои вещи проверяют? Сумки даже заставляют открывать», — рассказал шорец Александр Токмагашев.
В 2014 году творческим объединением «Экозащита!» был снят фильм «На угле!», рассказывающий о том, как угольные компании вытесняют шорцев с их исконных земель.
Часть жителей, не выдержав давления, продавала дома угольной компании. Но некоторые ни в какую не хотели покидать родную деревню. Переселению сопротивлялись пять дворов, и в конце 2013 года начались поджоги. К подожженным домам, как утверждают местные жители, вели следы автомобиля. Проехать поджигатели могли только через пресловутый КПП с дотошными проверяющими, и, казалось бы, выйти на их след не составляет труда. Но виновных так и не нашли.
Сейчас в деревне Казас никто не живет. Сохранились лишь остатки уничтоженных огнем построек. Хозяева этих домов даже картошку сажать не рискуют — опасаются, что не смогут провезти свой урожай через КПП. В деревню невозможно провезти стройматериалы для восстановления жилищ. Осталось кладбище, где у местных жителей были захоронены родные. Чтобы навестить могилы родственников, нужно ехать через КПП. Но бдительная охрана, когда-то пропустившая в Казас поджигателей, не дает шорцам разрешения пройти на территорию, чтобы навестить кладбище. О Казасе остались одни воспоминания. Добыча угля продолжается усиленными темпами.
Лишний народ
До Великой Отечественной войны здесь был Горно-Шорский национальный район с центром в поселке Мыски. Но в марте 1939 года его упразднили. Основной причиной было промышленное освоение этих земель. На землях шорцев решили добывать железную руду, позднее уголь, и с наплывом пришлого населения начался процесс ассимиляции шорцев.
— У нас всего населения по шести поселкам — 199 человек, из них в Чувашке — 119, — продолжает невеселый рассказ Валентина Борискина. — В поселке Тоз, куда надо добираться на моторной лодке, нет ни магазина, ни медпункта, там осталось всего три шорца. Народ спивается — его уничтожают.
В Чувашке сейчас с рабочими местами не густо: магазин, клуб и котельная. Кое-кому удается устроиться работать на разрез. Те, кто не смог устроиться на работу, начинают пить.
— Шорцы — лишний народ, — сокрушается наша хозяйка. — В медпункте нет лекарств, а поселок у нас отдаленный. Сейчас и наши дети сюда не вернутся. Они говорят: мама, работы нет. Что тут делать? Пить, плясать и петь? Говорят, Тулеев нам не пускает газ, чтобы мы покупали уголь. Пенсионерам выдают бесплатно тем, кто работал на угольных предприятиях.
Уголь, который идет на растопку, сначала нужно наколоть при помощи лома, потом раскрошить как следует и рассыпать по ведрам. Это работа не из легких, особенно для пожилых людей. В зиму одному дому нужно в среднем от 4 до 6 тонн угля. Именно эти 4–6 тонн в железном ведре отдельно взятая бабушка перетащит из углярки (сарая для складирования топлива) в дом, и пару тонн шлака — обратно.
— Люди уже не просят путевки в санаторий для себя или детей, не просят построить стадион или бассейн, для них это как до космоса добраться. Они просят уголь и дрова. Мне стыдно, что шорцы дожили до такого. До выборов мы подавали в суд на предприятия, за то, что они повышают мощность взрывов, не ведут рекультивацию. По 82-му закону о малочисленных народах четко сказано: чтобы открыть разрез, нужно провести собрание с местными жителями. Но этого нет, компании самовольно захватывают землю. Москва выделяет им лицензию, и они начинают строительство даже без правоустанавливающих документов.
Недавно недалеко от поселка открылся Нагорный разрез. Всего их должно быть пять, но рядом с Чувашкой их семь. Поговаривают, что разработки будут вестись до предгорий Кузнецкого Алатау. В реке Мрас-су из-за загрязнения нет даже мальков, а из ближайших лесов пропали даже зайцы.
— Я, как коренная, знаю, что мне нужна речная рыба. Это генетическая потребность — хариус, таймень, щука, налим. Я бы хотела покушать лосятину, зайчатину, марала. У меня отец был охотник. Кто-нибудь добудет зверя, и мясо распределяется на род. Мы жили родами. Лишнего зверя не били. Всем родом и сено косили, и огород возделывали, праздновали, танцевали свои танцы и пели песни, почти не пили. Сейчас роды полностью разъединены. Мы почти утратили язык, традиции, одежду. Но каждый должен себя защищать сам. Никто за нас не скажет.
Хозяйку поддерживает журналист из города Мыски Вячеслав Кречетов:
— Для этноса важно, чтобы рацион сохранялся. Но на уровне экологии, социальном и бытовом [уровнях] люди оказались в очень неблагоприятной позиции. В Чувашке закрыли школу. Взрывы и сбросы предприятий загрязнили реку, тайгу, огороды. Охота, рыбалка, сбор дикоросов стали невозможны. Людей целенаправленно выживали. Они болели, умирали. А потом начали возмущаться: выступать, писать обращения в областное правительство, к президенту.
Пикеты
В 2011 году пять участков рядом с Чувашкой было вынесено на торги без ведома шорцев. Валентина Борискина вспоминает, как зимой она и еще несколько местных жителей приехали на участки. Там бульдозеры уже расчищали площадку. На поверхности виднелся уголь.
— Все СМИ тогда писали, что разрез в семи километрах от ближайшего жилья, тогда как на самом деле сегодня до него менее 500 метров. Мы решили провести общее собрание всех шести шорских поселков. Написали заявление в горсовет, но нам отказали. Мы пошли в мысковский суд и выиграли. Администрация [Мысков] подала в областной суд, но мы и его выиграли. Потом мы решили провести собрание, установили дату и время в марте 2013 года. Администрация вместе с директором Кийзаского разреза и Перфильев из ИнЭкА-консалтинг [экологическая организация] пришли и сказали, что это не просто собрание, а встреча с ними.
С апреля по сентябрь 2013 года жители Чувашки пикетировали администрацию в Мысках. Пять месяцев шорцы, сменяя друг друга, стояли с плакатами каждый будний день с 8 до 16 часов. В пикетах участвовало десять человек. Иногда подъезжала полиция — проверить документы.
Иногда из администрации выходил чиновник.
— Подходил и прямо в ухо шептал, что это стыдно — вот так стоять. А мысковчане помогали нам редко, думали, их не коснется. Но Кийзасский разрез и до них добрался. В итоге отношение жителей Мысков к шорцам изменилось. Раньше они считали, что мы неумные, неграмотные, как люди второго сорта.
— Скажите, что конкретно вам нужно, — спрашивает шориянку блогер из Кемерово Максим Учватов.
— Мне лично — ничего. Мы требуем свою администрацию и чтобы нам вернули землю.
Вода
Распрощавшись с шорцами, блогеры направляются к Рассвету. Так называется поселок совсем рядом с Новокузнецком. Когда-то здесь был совхоз имени Куйбышева, поставлявший в город овощи и молочную продукцию. Но с 2005 года здесь начали скупать земельные паи, якобы для того, чтобы организовать подсобное хозяйство. Людям обещали работу и корм для скота.
— Стало понятно, что будут делать разрез, когда они землю начали продавать, — рассказывает местная жительница пенсионерка Валентина Бородина. — Они вывозили гумусный слой и предлагали местным по 4 тысячи рублей за машину. Мы отправили запросы в 16 инстанций, судились, писали Миронову в Совет Федерации, но он, видимо, глухой, немой и слепой. Все остальные тоже молчали и давали дежурные отписки. Мы требовали ответов через прокуратуру.
Разработка угля началась в 2009 году совсем рядом с Рассветом — примерно в четырехстах метрах от поселка, хотя, учитывая то, что добыча угля открытым способом относится к первому классу опасности, она должна быть не менее чем в километре от населенного пункта. Обещанной работы местные жители так и не дождались. Зато почти сразу появились проблемы с экологией. Вода — одна из самых больших проблем.
— У нас есть женщина, которой дети снимают в городе квартиру, потому что там воздух чище, чем у нас. А какие у нас взрывы! Как-то копаемся с мамой в огороде, смотрю, она разволновалась, говорит, газом пахнет. Мама у меня астматик, и я ее вывезла. — Делится переживаниями другая жительница поселка. — И воду приходится возить на себе из города, чтобы попить, сварить чай и так далее. С ней проблемы — там ржавчина, сероводород, пахнет непонятно чем.
Чтобы получить нормальную воду для хозяйства, ее приходится сливать по нескольку часов, пока она не перестанет напоминать цветом толченый кирпич. Затем воду набирают в канистры, отстаивают и использую для бытовых нужд, таких как мытье полов. Стирать в этой воде не рекомендуется, и те жители Рассвета, у которых есть друзья и родные в Новокузнецке, возят стирать белье в город.
— Если я этой водой моюсь, у меня рожки от нее, — женщина приподнимает два локона и смеется.
Анализ показал, что местная вода действительно очень жесткая, так как содержит известь. Нарушения обнаружились по четырем параметрам, самым серьезным из которых является превышение уровня магния.
Участок, который разрабатывает ООО «Энергоуголь», называется Подгорный.
— Обозвали его так оттого, что Подгорное в 25 километрах от нас, чтобы сделать вид, что они далеко, — поясняет Валентина Бородина. — Они через наш поселок и уголь возят, и жидкое что-то, и никакой социальной помощи. Каждую весну отвалы метров на 70–75 продвигаются сюда, они двигаются, они живые. Мы не только слышим взрывы, но и чувствуем. Я была у представителя Дмитрия Медведева Овчинниковой, когда он приезжал в Красноярск 25 марта 2010 года. До Онищенко [руководитель Роспотребнадзора с 2004 по 2013 гг.] пыталась добраться, но он ушел от этого разговора, у разрезов санитарно-защитной зоны нет, а у него была. Я с пикетом дважды стояла в Москве у Роспотребнадзора — в 2010 и в 2013 годах. Если мы не могли пробиться даже с корочками помощника депутата Госдумы, представьте, каково обычному человеку.
Если верить мониторингу, предельно допустимая концентрация вредных веществ (ПДК) в воздухе Рассвета находится в пределах нормы. Чтобы ее замерить, приезжают ночью или в семь часов вечера, когда на разрезе пересменка и активные работы не ведутся. Техника — автомобили, экскаваторы, бульдозеры — не работают, взрывы не производятся. Даже жителям запрещают ходить рядом.
Взрывы — это еще одна большая проблема местных жителей.
— Они ведь взрывали раньше единым зарядом, не ленточным, — рассказывает местный житель Василий Жданов. Заряд в сто тонн как бабахнут — все трясется!
— Да, у меня пропала вся картошка в подполе. А в прошлом году погреб рухнул. Печной камень поехал. И ничего пока не сделаешь — денег нет, — рассказывает Бородина. — А воду я на себе таскаю от соседей. У нас ни одного колодца нет — вода глубоко залегает.
После взрывов все покрывается пылью и пропадает вода — скважины таким образом просто зарывают. Поэтому сейчас взрывать стали реже.
В отличие от большинства жителей поселка Валентина Бородина, судившаяся с разрезом, смогла получить компенсацию за поврежденный взрывными работами дом, — порядка 500 тысяч рублей. Кто-то в поселке говорит, что она поступила правильно. Но есть и те, кто не одобряет действий пенсионерки и считает, что она просто сумела нажиться на своей проблеме.
— Ей все помогали, а она, как получила деньги, так о всех и забыла, — объясняет нам случайно встреченная на улице женщина. На вопрос, почему она не подаст в суд на возмещение ущерба, только пожимает плечами.
Бородина считает, что судиться надо и остальным жителям, страдающим от последствий угледобычи:
— Конечно, это нелегко. До того, как мне возместили ущерб, сто тысяч ушло на экспертизу. Выиграла суд. Заплатили за причиненный ущерб, была независимая экспертиза, заплатили 500 с чем-то тысяч. Но сама экспертиза стоила сто тысяч. А воду я на себе таскаю от соседей. У нас ни одного колодца нет — вода глубоко залегает.
— Роза ветров такая, что все идет со стороны разреза на поселок, — говорит Василий Жданов. — Когда здесь были взрывы, их слышали в администрации Новокузнецкого района. Я звоню, говорю: «Вот сейчас бабахнуло!». А они отвечают: «Да мы слышали».
Эпилог
Почти все время, пока мы были в Новокузнецке и рядом, шел дождь — непрерывный, серый и тоскливый. Он методично смывал копоть и прибивал к земле угольную пыль. Разрезы дымили и парили, БелАЗы, жужжа, копошились в развороченном нутре земли, скрипя, ворочались огромные краны, и грузовики везли все новую взрывчатку мимо людских жилищ. Механическое равнодушно подминало под себя живое. И не покидало ощущение, что мы фиксируем какие-то последние дни перед апокалипсисом, в который вроде бы никто здесь не верит, но которого все обреченно ждут.
«Волшебная книга», шорская сказка
Черный ворон полетел за тридевять земель, в Кара-кааново стойбище долетел, Кара-каана спящим застал, злые глаза выклевал, слепым сделал. Кара-каан со злости соскочил, закричал, заревел, беспомощным остался, его каанству настал конец, его народы свободно зажили. Ворон посадил на себя мать невестки, полетел, мужу ее доставил. Те схватились в объятьях, счастливо зажили. Исполнив приказание хозяйки, ворон возвратился домой, в платок превратился. Старики и молодые счастливо зажили, той на весь мир устроили, природой наслаждаясь, жить-поживать остались...
